Записи с меткой ‘Ранимость’
«Ранимость» рассказ [Игарка 2000 год]
Впервые рассказ был опубликован в городской газете «Игарские новости» в номере 53 от 16 мая 2000 года. В то время автор публиковался в этой газете под псевдонимом А. Карьеров.
Нам удалось достать номер газеты и разместить этот рассказ здесь на проекте «Цифровое наследие Заполярья»
Степаныч огляделся по сторонам, ловко щелчком отбросив истлевший окурок, посмотрел, как тот, упав в камни, рассыпался яркими искрами; засунул руки в карманы выцветшего бледно-зеленого комбинезона и, насвистывая какую-то мелодию, стал спускаться к воде. Крутой берег подгонял движение его ног, но он пытался противостоять ему — шел неспешно и думал: «Как все-таки красивы здешние места, ни на что бы их не променял. Тридцать пять лет — шутка ли? Тут каждый куст, каждый камень — брат родной, а речка — это не речка, а магнит!»
Аудио рассказ
Степаныч остановился и с наслаждением оглядел огромное пространство воды: «Как глаза отдыхают, и голова кружится». Он испытывал ощущение счастья. Такое происходило в его душе каждый раз, когда он приходил на это место у реки.
«У каждого человека есть свое любимое место, — говаривал Степаныч, — туда он пытается убежать, устав от забот, тягот обыденной жизни. Вот если у меня уже нет сил жить, или в сердце закрадывается тревога, я бегу туда, к реке, где о камни бьется вода, и этот звук, смешанный с криками чаек, будто зализывает душевную рану, льет на нее животворный бальзам. Я успокаиваюсь, набираюсь сил, и все переживания как рукой сняло. Вот так- то!» «Чудак ты, старик,— говорят ему. — А как же тогда, зимой? Зимой-то ты где покой находишь?» «Да, что вы понимаете, — отмахивается Степаныч. — У меня же лес есть! А зимний лес, братцы, — это уже поэзия, и этого не может заметить лишь тот, у кого не душа в груди, а черствый сухарь. Но все-таки я всегда жду лето. С нетерпением жду».
…Подойдя к воде, Степаныч присел на корточки, опустил в нее ладони, поводил ими из стороны в сторону, потом неспеша поднялся, отряхнул руки от капель, достал сигарету, подкурил и, усевшись на камень, погрузился в глубокие раздумья. Он вспомнил детство. Огромное расстояние длиной в 60 лет разделяет его с той порой. Многое забылось, но образы сохранились. Правда, они скорее чувствовались, чем всплывали в воображении. Это Что-то щемящее ,сердце, нежное и грустное одновременно.
«Эх, – вздохнув произнес Степаныч, — того, что было — не вернешь!»
Над его головой высоко в небе проплывали грациозные облака, мимо по реке не спеша шел катер,, а откуда-то издалека доносился шум двигателя моторной лодки. Степаныч закрыл глаза. Его внутренний мир в эту минуту гармонировал с миром окружающим, и он упивался этой гармонией. Еще несколько этих сладостных мгновений — и все. Потом ему нужно будет идти, вновь бросаться в водоворот житейских дрязг, и это необходимо, потому что такова жизнь. А пока он решает побыть здесь еще несколько минут, чтобы ощутить тепло, проникающее внутрь, в самое сердце. «Эй, дед! — вдруг раздалось над самым ухом. От неожиданности Степаныч вздрогнул. — Дед, слышь, есть спички?!» Перед Степанычем стоял паренек лет двадцати, белобрысый, с тонкими губами, вытянутым лицом и с какими-то ошалелыми, бегающими из стороны в сторону глазками: казалось, будто человек, на которого они смотрели, отклонялся то вправо, то влево! Степаныч без слов протянул коробок на ладони. Паренек худыми, даже костлявыми пальцами быстро схватил его и принялся жечь спички, одну за другой, но у него никак не получалось подкурить. Степаныча это рассмешило и он, не выдержав, проговорил: «Дай помогу тебе! Эх, молодежь, даже прикурить как следует не можете». Зажженную спичку он зажал в ладонях, сложенных коробочкой, и паренек, прикурив, смутился и отвернулся. «Давно куришь?» — спросил Степаныч. «Нет, второй раз пробую», — ответил паренек.
«А-а-а, вон оно что… Зря, конечно, ты это делаешь, но, я гляжу, ты уже взрослый, и понимаешь сам, наверное». Паренек промолчал. Он подсел к Степанычу, сделал затяжку дымом и молча стал смотреть на воду.
Степаныч глядел на него и думал: «Опечален чем-то парень. Спросить бы, что творится у него на душе, да неловко как-то вот так сразу…» Но Степаныч не мог сидеть долго молча, он любил разговор, неважно о чем, лишь бы было общение.
«Тебя как зовут?» — спросил он. Паренек не замедлил с ответом: «Костя». «Константин! А у меня друг был Костя. Уехал уж отсюда. А ведь мы хорошими друзьями с ним были. Знаешь, он даже плакал, уезжая, говорил, что без этого города, без природы здешней прожить не сможет. Время прошло. Вроде на новом месте привык. Но в письмах все равно пишет, что шибко скучает. Снятся ему улицы, река вот эта. Чудно: мы вот здесь сидим, видим все это, а он там. на «материке» мечтает о том, чтобы хоть глазком еще раз взглянуть на эту красоту. Вот так, парень».
Степаныч взглянул на паренька. Тот по-прежнему молчал, но уже не курил, просто сидел, положив локти на колени, всматриваясь куда-то вдаль. «Эх, разве молодость об этом думает, — вздохнул Степаныч. — У паренька все еще впереди, проживет, оглянется и только тогда поймет, как невыносимо жаль ушедшее».
«А мне ничего этого не нужно», — вдруг произнес Костя. Голос его был каким-то упавшим, в нем слышались нотки обиды.
Степаныч не сразу понял, к чему это сказал Константин, а потому переспросил: «Чего этого?»
Парень обвел руками округу и выпалил уже с явной обидой и досадой: «Всего этого: леса, реки вот этой. Да и город мне не нравится. Все чужое. Здесь — я будто в тюрьме нахожусь. Для меня все здесь ненавистно!»
Степаныч опешил от слов Кости. Его словно по лицу ударили, словно хлестнули нагайкой по спине. Он даже дар речи потерял и почувствовал, как в груди его рождается гнев. А парня будто прорвало, казалось, что накопившееся у него внутри ждало именно встречи со Степанычем, чтобы выплеснуться наружу и причинить боль старику. Костя не смотрел на Степаныча, потому не видел тех перемен, что произошли в его лице. Костя продолжал говорить хлесткие фразы, от которых у Степаныча на глазах наворачивались слезы.
«А еще я не могу понять людей, которые здесь живя, говорят: «Я люблю эти места». А что в них хорошего в этих-то местах? Что нашли здесь люди такого, что можно любить. Кругом — серость, никакой цивилизации. Грязь, убогость. И сама жизнь — однообразная. Ну вот скажи, дед, что было в твоей жизни яркого, по-настоящему красивого?»
Степаныч слышал вопрос, но молчал. Он только глядел на камень, а в душе его пылал огонь негодования. Он вдруг понял, что ничего, ничего не может ответить. Он не умеет говорить красиво. Он может только чувствовать красоту. Паренек застал его врасплох, и Степаныч не смог встать на защиту того, в чем он видел красоту, того, что составляло смысл его жизни.
«Так-то, дед! Ничего хорошего в жизни не увидишь, живя в этом городе». Костя встал, размахнулся и что есть силы бросил небольшой камешек куда-то далеко в воду. Потом он развернулся, без слов и прощания зашагал по берегу вдоль реки. Степаныч глядел ему вслед, из глаз его по щекам текли слезы. Он готов был разрыдаться, закричать, застонать. Но он лишь тихо плакал, смотря сквозь пелену слез то на реку, то на небо над ней.
А. КАРЬЕРОВ.
РАНИМОСТЬ (Игарка 2000 год). Рассказ и слайд-фильм. 31marta.ru